МЕНЬШИКОВ Михаил Осипович (25.09.1859, Новоржев Псковской губернии – 22.09.1918, Валдай), публицист, ведущий сотрудник «Нового времени», один из идеологов и член Главного совета Всероссийского национального союза (ВНС), один из учредителей Всероссийского национального клуба (ВНК).

Родился в многодетной семье мелкого чиновника О.С. Меньшикова. В 1864 г. семья Меньшиковых приобрела крестьянскую избу с огородом, где и поселилась из-за материальной стесненности. Начальное образование М. дала мать О.А. Шишкина, происходившая из обедневшего дворянского рода. После окончания Опочецкого уездного училища, на средства дяди М. удалось устроить в Кронштадтское морское техническое училище, которое он успешно  окончил в 1887 г.  Принимал участие в ряде морских экспедиций в качестве инженера-гидрографа, опубликовал «Руководство к чтению морских карт, русских и иностранных» (1891), «Лоции Абоских и восточной части Аландских шхер» (1898).

Публицистическую деятельность начал с 1879 г. серией очерков, посвященных плаванию по Атлантическому океану и Средиземному морю на фрегате "Князь Пожарский", публиковавшихся в "Голосе", "СПб. Ведомостях" и "Кронштадтском Вестнике» и вышедших в этом же году отдельной книжкой "По портам Европы". Помимо этого М. вел фельетон в "Морской Газете" и помещал статьи в "Техническом Сборнике". С середины 1880-х М. сотрудничал в газете «Неделя». В 1892 он вышел в отставку в чине штабс-капитана и стал ведущим сотрудником этой газеты и ее приложений. С 1900 М. фактически заведовал ею, успевая активно сотрудничать в газете «Русь», журнале «Русская мысль» и др. Он быстро становится известным журналистом и знакомится и ведет активную переписку с крупнейшими писателями: Н.С. Лесковым, Ф.М. Достоевским, Л.Н. Толстым, А.П. Чеховым, признававшими его талант публициста.

Период сотрудничества М. в «Неделе» характеризуется увлечением идеями толстовства, выразившимися в цикле статей, вышедших затем отдельной брошюрой «Думы о счастье».

В 1901 г. А.С. Суворин пригласил М. в штат своей газеты «Новое время». В ней М. стал вести рубрику «Письма к ближним», а вскоре при содействии А.Ф. Кони получил разрешение на выпуск  ежемесячного издания  под тем же названием. С этого периода он переходит на более консервативные и националистические позиции. Однако в политических взглядах М. наблюдались частые колебания.

В начале октября 1905 по просьбе С.Ю. Витте М. написал свой вариант конституции, в основу которой, по его собственному признанию, он положил «Великую хартию вольностей», тексты конституций Франции и Бельгии, Основные законы Англии и «проект конституции, разработанный русскими либералами, принадлежащими к "Союзу освобождения"». В письме к Витте, сопровождавшем этот проект, М. писал: «Так как революция идет – все ужасы ее незаметно придут, если задаться целью ждать. Я думаю, что нужно спешить». Но данный проект не вошел в манифест 17 октября. Позднее Витте в своих мемуарах характеризовал М. как «талантливого, но не уравновешенного систематическим образованием» публициста.

Первоначально М. выражал сочувствие I Думе, но, по мере успокоения обстановки в стране, стал переходить ко все усиливающейся критике парламента. В 1906 г.  во время революционного подъема М. доказывал, что только кадетская партия принесет России спасение, а через год сделался ее ярым противником. «Нет сомнения, – утверждал он, – что вторая Дума последует по стопам первой». Борьба II Думы во главе с кадетами с правительством Столыпина рассматривалась М. как борьба между революцией и «центральной исторической властью в России». Именно такой постановкой вопроса он объяснял решимость Столыпина оставаться во главе кабинета. «Если бы речь шла об уходе почтенного г. Столыпина, то о чем бы спорить? Неверное он не считает себя спартанской царицей, из-за которой стоило бы длить кровавую войну. До сих пор, вместе с редким мужеством, наш премьер-министр обнаружил немало достойной скромности и уважения к государственным интересам».

После опубликования манифеста 3 июня 1907, как записала в своем дневнике А.В. Богданович, высказывалось мнение, что манифест, написанный Столыпиным, «весь надерган из статей М.». Третьеиюньский переворот был одобрен М., написавшим по этому поводу: «Свершилось нечто, дающее впечатление серьезного государственного дела». Однако он полагал, что правительство не должно ограничиваться этим манифестом и не останавливаться «перед дальнейшими усовершенствованиями нового строя». Однако он не хотел признать здесь особой заслуги Столыпина, утверждая, что «распустить 2 или 3 парламента, чтобы добиться, наконец, подлинного голоса России, мог и Витте».

После первой сессии III Думы М. предлагал пойти на новую реорганизацию представительных учреждений, сделав их более русскими и элитными по составу. «Чернь, революционеры и инородцы, – писал он, – присутствуют и в третьей Думе, и именно производимому ими брожению нужно приписать неуспех нашего парламента». Если в первую думу М. предлагал выбирать «честных людей», руководствуясь исключительно «нравственным цензом», то после третьеиюньского переворота этот ценз стал преимущественно национальным.

В 1908 М. стал одним из создателей Всероссийского национального союза (ВНС), придумав само название и участвуя в написании партийных программы и устава». Первоначально на ВНС планировал опереться Витте, чтобы вернуться к активной политической жизни. В лице М. Витте на короткий срок нашел себе сторонника, критиковавшего через «Новое время» на всю страну деятельность Столыпина.

М. не считал необходимым членство всех сторонников национализма непосредственно в самой партии. ВНС должен был быть, по его мнению, центром русского национального движения, которое, как он мечтал, достигнет в скором будущем огромных масштабов, не сливаясь с ним полностью. Жесткий отбор членов партии должен был обеспечить ей в обществе, да и в правительстве, больший авторитет. Эта позиция была основана на теории М. о том, что только элита способна «быть зрением общества, слу­хом, вкусом, обонянием и осязанием», что именно для этого и «выдвигают­ся правящие сословия», которые лишь одни способны вести политическую жизнь.

Позиция по национальному вопросу была лаконично заявлена в известной формуле: «Россия для русских», которую М. окрестил «лозунгом русского Возрождения». Рассуждая о господстве русской народности, М. подвергал критике «кастрированных в национальном чувстве» кадетов и «множество так называемых либеральных людей», считающих разумным и справедливым равенство всех народов России. «Сама история, – утверждал М., – доказала неравенство маленьких племен с нами», и мы не можем признать право на национальное самоопределение «каждой, хотя бы и засохшей ветки какой-нибудь расы». Еще одним аргументом в подтверждение своих положений М. выдвигал разрушительное влияние, оказываемое сепаратистскими национальными стремлениями инородцев. «Справедливо ли, – риторически вопрошал он, – давать одни и те же права строителям русского государства и разрушителям его». Поэтому инородцы должны были получать равноправие лишь «по мере слияния с русским племенем», то есть по мере отказа от идеи самоопределения. Само же преобладание русского народа М. понималось как его моральная, политическая и экономическая власть по всей территории России. При этом проводилась параллель: «Господство есть государство и наоборот. Отрицая господство русского племени в черте России, мы тем самым отрицаем государство русское». Для защиты экономических интересов русского населения М. предлагалось устройство «бытовой самопомощи». «Если националисты в России берут своей сплоченностью, – писал он, – то и русским следует устраивать взаимную оборону…», как ответную меру на объявленный всему русскому бойкот со стороны евреев, поляков и др. инородцев.

Несмотря на активное участие М. в создании ВНС, его нельзя в полной мере назвать ортодоксальным националистом, а его взгляды считать взглядами всей партии. Об этом заявлял сам М.: «Я никогда не говорю от лица национальной партии, а выражаю свое личное мнение». Тем не менее, в глазах общественности М. и националисты ассоциировались как нечто единое, что вынуждало последних делать заявления о том, что большая их часть «тяготится ферулой М. и не желает терпеть его притязаний на руководство национальным союзом и национальной фракцией». Эта ситуация обострилась после объединения с умеренно-правыми, против которого первоначально М. активно вступал.

Это объединение во многом было обусловлено изменением политической ситуации, связанным с министерским кризисом марта 1909 г. Столыпин предупредил царя, что, в случае отклонения законопроекта о Морском генеральном штабе, он не сможет оставаться премьером. Вопрос об отставке премьера многими считался уже предрешенным, поэтому М. начал выступать с резкой критикой как политики премьера, так и его союзников октябристов. Но как только стало известно, что Столыпин удержался на своем посту, М. перестал сопротивляться объединению ВНС с простолыпинской партией умеренно-правых. Однако это был не единственный случай колебаний М. между критикой и поддержкой Столыпина.

Во время второго министерского кризиса в 1911 М. вновь перешел в лагерь противников Столыпина и стал критиковать как проект западного земства, так и своих товарищей по партии, поддержавших премьера. Тонко чувствовавший малейшие изменения в политической конъюнктуре, М. вновь переметнулся на сторону Витте, понимая, что вопрос введения западного земства являлся для Столыпина вопросом нахождения у власти. Подобное поведение вызвало возмущение в рядах националистов. Наиболее ярко оно было выражено его товарищем по партии А. И. Савенко: «В своем увлечении, – писал он, – Меньшиков дошел до того, что бросил ком грязи по адресу всего западно-русского национального движения, заявив, что они хотят пристроиться на платные выборные места в земствах». Савенко указывал, что идеи М. сходны с идеями Витте, представленными несколько лет назад в записке в «высокие правящие сферы». Однако, как только стало ясно, что Столыпин и на этот раз удержался на своем посту, М. предпочел разделить взгляды своей партии, а не примкнуть к отколовшейся от нее группе П. Н. Крупенского. Тем не менее, в статье, посвященной разрешению второго министерского кризиса, М., хотя и в мягкой форме, порицал метод Столыпина отстаивать свою позицию путем подачи в отставку. «Наклонность министров подавать в отставку именно в самый затруднительный момент, – писал он, – вносит еще одно тягостное условие, с которым приходится считаться, – условие постоянной правительственной ненадежности… Вообще говоря, в интересах государственного такта и достоинства столь же неудобно часто "брать назад" отставку, как и подавать ее». В этой же статье М. вновь выступил с критикой проекта Западного земства как не достаточно выражающего русские национальные интересы в этом крае. В отклонении системы национальных курий Государственным советом М. усмотрел открытое выражение «неуверенности в господине Столыпине, как руководителе нашей национальной политики». От себя М. добавляет, что «с одной стороны, П. А. Столыпин как будто националист, с другой же – это "националист прекрасных намерений", остающихся весьма удобной мостовой, которую топчут инородцы». По мнению М. Столыпин не учел, что «под именем русских землевладельцев» в русские курии будут проникать «подставные лица», выражающие интересы евреев и поляков. М. полагал, что министерский кризис не разрешился в полной мере, а лишь «отложен» ввиду отсутствия подходящих кандидатур для замены Столыпина.

В период между объединением фракций националистов и умеренно-правых в Думе и вхождением последних в ВНС был открыт Всероссийский национальный клуб (ВНК) в Петербурге. Идея этого клуба принадлежала М., который активно рекламировал его в «Новом времени». Основную цель создания клуба он обрисовал идиллически как создание «для людей русского национального склада общего очага, у которого собирались бы ежедневно повидаться, поговорить, обменяться впечатлениями и новостями…». Он ставил создание клуба и объединение партий в один ряд и призывал «спешить с объединением национальных сил». Он утверждал, что ВНК «как политическое общество не есть какая-то новая партия, а тот же ВНС, и идейно они неразделимы». В другом месте он указывал, что «клубы не исключают партий, а служат органами последних».

Реакция М. на гибель Столыпина была столь же неоднозначной как и оценки премьера при жизни. «Тяжело над незакрытым гробом говорить упреки мученику, отдавшему жизнь за Россию, – писал М. 8 сентября 1911, – но как не сказать, насколько лучше было бы, если бы он сохранил эту дорогую жизнь для России! И он мог бы это сделать, если бы не был столь благородно-доверчив, если бы не верил в "успокоение", которое далеко еще не наступило». Соглашаясь с тем, что Столыпин «был рыцарем без страха и упрека», который если и ошибался, то «всегда добросовестно», М. не считал его «титаном власти, каким хотелось бы его видеть, и в каком нуждается Россия?». М. признавался, что при всем уважении и восхищении «множеством редких его качеств» он «все время оставался в числе несколько неудовлетворенных, иногда даже недовольных этим государственным человеком». И это «недовольство» сводилось в первую очередь к «ощущению, что он недостаточно силен», что «на слишком крутую борьбу у него не хватило сил» и он не смог стать настоящим диктатором, лишь подавив, но не уничтожив революцию. «Не в осуждение говорится это убитому страдальцу, – рассуждал далее М., – он поистине все отдал Родине, включая жизнь свою, – но к числу коренных и глубоких причин его гибели следует отнести недостаток в нем тех грозных свойств, которые необходимы для победы». Недостаточная твердость и решительность покойного премьера проявлялась, по мнению М., «в недостаточно глубоком пересмотре избирательного закона», в результате чего Дума не была до конца очищена от «официальных сообщников преступных партий». Столыпину ставилось так же в вину то обстоятельство, что, несмотря на видимость поддержки ограничения прав евреев, черта оседлости при нем «сделалась фикцией, и никогда еще паразитное племя не делало таких ужасных завоеваний в России». Другие национальные вопросы, «поставленные довольно робко», Столыпин, по образному сравнению М., «подобно Сизифу, докатив доверху, выпускал из рук». В целом М. оценил Столыпина как «хорошего артиста», который не справился со «своей громадной ролью». И проживи Столыпин дольше, он, по приговору М., «едва ли сделался бы железным князем», так как был «слишком культурен и мягок для металлических импульсов сильной власти».

Возвращаясь к теме гибели Столыпина 11 сентября, М. задним числом причисляет покойного, наряду с С.В. Рухловым, к ВНС: «Уже то было огромной заслугой П.А. Столыпина, что, будучи главою министерства, … он имел мужество признать наше национальное движение и войти в него». Однако, в отличие от Рухлова, являвшегося одним из официальных учредителей партии русских националистов, Столыпин не только не состоял в этой партии, но и не делал никаких официальных заявлений об особом благоволении именно к ВНС. Зачисление трагически погибшего премьера  в ВНС могло стать дополнительным козырем в руках националистов ввиду предстоящих выборов в IV Думу. Поэтому в 1912 в ходе предвыборной кампании М. в качестве одной из основных побед ВНС называл «открытое присоединение к программе национальной партии покойного П. А. Столыпина и всего правительства, которым он руководил». Понимая неправомерность подобных заявлений, М. поспешил пояснить свою мысль: «Хотя не было сделано в этом смысле никакой декларации, хотя правительство de jure признается у нас беспартийным, однако в последние два года все заметили, что de facto П. А. Столыпин становится националистом, совершая заметную эволюцию вправо от левого октябризма». Противореча написанному за год до того, М. отмечал, что «принятие Столыпиным национальной политики сразу сказалось крупными результатами в финляндском, польском и – отчасти – еврейском вопросах», и что в лице покойного премьера «национальная партия потеряла величайшего из своих деятелей, и так сказать, держателя своих надежд». В 1913 г. в статье, приуроченной к открытию в Киеве памятника Столыпину, Меньшиков уже не видит в образе покойного никаких недостатков и называет его «последним государственным героем».

Заявляя себя убежденным монархистом, М. не питал никаких иллюзий относительно династии Романовых. Еще в 1880-х гг., проходя службу морским офицером на яхте «Держава» и встретив там будущего императора Александра III с 12-летним сыном Николаем, он был поражен беспечностью придворной жизни царской фамилии на фоне только что окончившейся Балканской войны и череды покушений на Александра II. Вспоминая об этом уже в 1918 г. в связи с дошедшим до него известием о расстреле царской семьи, он записал в своем дневнике: «Если наследник находил время на невинные забавы морских прогулок и пикников в такие трагические времена, стало быть, не он лично, но династия сошла с ума и дело не могло не кончиться катастрофически. Сумасшествием непонимания, куда клонится дело, Александр заразил и Николая II».

Будучи поставленным перед фактом создания в России Государственной думы, М. вынужден был приводить свои монархические убеждения в соответствие с изменениями самой монархии. По сути, перед ним встала необходимость совмещать несовместимое − принцип неограниченной монархии и представительные учреждения. Меньшиков предпочел не увидеть в соседстве этих, по сути взаимоисключающих друг друга положений, никакого противоречия. Он исходил из своеобразия российской политической системы, которая ни в коем случае не должна была стремиться приблизиться к западным конституционным образцам. «Наш парламент и наша конституция, − писал он, − должны быть национальными..., наша конституция должна быть строго монархической…». Государственную думу М. сравнивал с «управляющим, призванным творить волю хозяина».

Однако личность Николая II плохо увязывалась с образом «хозяина». И хотя в качестве публициста «Нового времени» М. выступал активным сторонником самодержавия, его дневниковые записи свидетельствуют о внутренней эволюции, уводящей его все дальше от монархических убеждений. Добровольный отказ династии от престола, расцененный М. как предательство нации, окончательно приводит его на позиции сторонника сильной власти как таковой безотносительно к ее политической оформленности и личным носителям. По сути, он становится сторонником диктатуры, видя в ней единственное средство водворить в империи порядок и тем спасти ее.

М. стал одной из первых жертв такой диктатуры. После февральской революции 1917 он был отстранен от работы в «Новом времени» наследниками А. С. Суворина и  переехал с семьей на дачу в Валдай. 14 сентября он был арестован, 22 сентября 1918 расстрелян Чрезвычайным полевым штабом «за явное неподчинение советской власти» на глазах своих детей. 31 октября в Софийском соборе Киева была отслужена панихида «по зверски расстрелянном большевиками известном публицисте». В 1993 М. был реабилитирован.

Арх.: ЦМАМЛС. Ф. 202.

Соч.: Из писем к ближним. М., 1991; Выше свободы: Статьи о России. М., 1998; Вечное воскресение. (Сборник статей о Церкви и вере). М., 2003; Национальная империя. М., 2004; Письма к русской нации. М., 2005; Как воскреснет Россия? Избранные статьи. СПб., 2007.

Лит.: Афанасьев Н.И. Современники. Альбом биографий. Б. м., 1909. Т. 1. С. 173-175; Русский архив. Т. 4. Меньшиков М.О. Материалы к биографии. М., 1993; Шлемин П.И. Права человека в современном мире. Национальные отношения и права человека в России (диалоги с М.О. Меньшиковым, 1906-1908). М., 1993; Он же. М. О. Меньшиков: мысли о России. М., 1997; Меньшикова О. М. Начало жизни: Воспоминания о писателе и публицисте М.О. Меньшикове. Предисл. и публ. М. Поспелова // Наше наследие. 1997. № 42. С. 42 − 47; Коцюбинский Д.А. Русский национализм в начале ХХ столетия. Рождение и гибель идеологии Всероссийского национального союза. М., 2001; Санькова С.М. Русская партия в России: Образование и деятельность Всероссийского национального союза (1908 – 1917). Орел, 2006; Репников А.В. Консервативные концепции переустройства России. М., 2007.

Санькова С. М.