«ЮНОША»

КАТКОВ

Родившись в семье титулярного советника Никифора Васильевича Каткова, происходившего из личных костромских дворян, служившего в московском губернском правлении, Михаил Никифорович в детские годы был близок к тому, от чего учит не зарекаться русская пословица. Отец Каткова рано умер, оставив двух малолетних сыновей на попечении их матери Варвары Акимовны. Из-за крайней бедности она с детьми вынуждена была уехать из столицы и жить несколько лет в Чухломе, а затем при помощи знакомых нашла место кастелянши (по другим данным – главной надзирательницы) в московской Бутырской пересыльной тюрьме. Друг Варвары Акимовны князь П. И. Шаликов, издававший в этот период «Дамский журнал», в течение 1823 – 1828 гг. шесть раз вынужден был публиковать заметки о бедственном положении «бесприютной, не имеющей никакой опоры, вдове с малютками сиротами», представляющей собой «самую трогательную картину взорам сострадательности и милосердия…», призывая присылать на ее адрес благотворительные частные пожертвования.

Мать Каткова, урожденная Тулаева, рано осиротев, воспитывалась в доме княжны Анны Борисовны Мещерской (где в детстве находился на попечении отец Александра Ивановича Герцена). Девочки в этом доме воспитывались самой княжной в духе православных традиций. В этом же духе Варвара Акимовна дала воспитание старшему сыну. Младшего годовалого Мефодия она была вынуждена отдать на воспитание в семью своей сестры Веры Акимовны в замужестве Верховской, чтобы иметь возможность работать.

Находясь до одиннадцати лет неотступно при матери, Миша Катков проводил свой досуг, навещая друзей и родственников Варвары Акимовны. Так сложилось, что в тех семьях, где бывал маленький Катков детей либо не было, либо они были намного старше. Таким образом, общения со сверстниками в этот период он был практически лишен. Как вспоминал об этом времени сам Катков: «отделенность от людей, от живых общественных отношений, беспрерывное чтение рано разыграли во мне мечту и фантазию…». Татьяна Петровна Пассек в своих мемуарах, которые длительный период привлекали внимание исследователей главным образом обширными характеристиками ее племянника юного А. И. Герцена, оставила нам очень важные воспоминания и о мальчике Каткове, с которым она встречалась в хлебосольном доме княжны А. Б. Мещерской. Она вспоминала, что «маленький Миша» спокойно и тихо входил в спальню Анны Борисовны, в которой всегда обедали близкие гости, «как будто сочувствуя царившей в ней полной, глубокой тишине». Княжна, жалея ребенка, который по ее мнению скучал в обществе взрослых, просила мать Каткова разрешить ему поиграть в гостиных комнатах под присмотром одной из служанок. И Миша «молча уходил» бродить по пустым залам.

«В этих комнатах, − вспоминала Пассек, − все напоминало давно отжившие времена: огромные люстры с пожелтевшими от времени, точно дымчатые топазы, хрустальными подвесками; фигурные подзеркальники перед узкими зеркалами между окон, фамильные портреты по стенам, сделанные гуашью, всего семейства Яковлевых в их молодости, пуховые диваны с подушками и едва слышные шаги проходившей иногда прислуги. Все это как-то совпадало в тон с тихим, точно погруженным в самого себя ребенком… Я всегда брала тарелочку разных сластей и относила в парадные комнаты Мише, которого в них не было слышно; так то он резвился, что не трудно было беречь его. Большею частью я находила его, что он сидит облокотившись у окна и смотрит на палисадник перед флигелем во дворе… Летом я иногда водила гулять Мишу в палисадник и заходила на огород, где мы лакомились морковью, вырванной с гряды, репою, редискою. Зимою же я заставала Мишу на диване у столика, обнесенного бронзовою решеткою, кроме небольшого выема, на котором он читал разложенную книгу и смотрел картинки. Иногда я заставала его перед фамильными портретами, которые он внимательно рассматривал… В умных чертах маленького мальчика меня поражали глаза его, − бледно-голубые, до крайности прозрачные, временами точно с изумрудным отливом и со взором до того как бы погруженным внутрь самого себя, что не знаешь, что в нем таится».

В этом образе маленького Каткова уже проглядывает та особенность его натуры, которая, как мы увидим в дальнейшем, неизменно отмечалась всеми, кто его близко знал − внутренняя углубленность, граничащая с отрешенностью, которая и позволила ему в зрелом возрасте на протяжении многих лет успешно совмещать редакторство в крупном литературно-аналитическом журнале и ежедневной газете. Редакторское поприще сделало Каткова на несколько десятилетий невольным затворником, не имеющим времени не только для светской жизни, но подчас и для общения с семьей. Из вышеприведенных воспоминаний явствует, что к подобному длительному пребыванию наедине со своими мыслями или мыслями других, черпаемыми из книг, Катков с детства имел и привычку и склонность.

Сделать бесплатный сайт с uCoz